На днях в Казанском театре им.В.И.Качалова завершились показы спектаклей Санкт-Петербургского театра «Мастерская», проходившие в рамках федеральной программы «Большие гастроли».
Несмотря на то, что первых числах июня в Казани произошёл театральный бум, — совпали гастроли Александринки в театре им.Г.Камала и серия спектаклей в рамках «Город. Арт-подготовка» Фонда «Живой город», зрительные залы драматического театра им. В.Качалова были переполнены. По самым скромным подсчётам спектакли посмотрели 3500 зрителей. За эти семь дней «Мастерская» приобрела в Казани большое количество поклонников и друзей.
«Я Казанец» продолжает делиться со своими читателями впечатлениями от просмотренных постановок. Два из семи спектаклей, привезенных на суд зрителя «Мастерской», созданы по мотивам произведений Ф.М. Достоевского. Об одном из них, «Идиот.Возвращение», мы рассказывали в одном из прошлых выпусков. Сегодня речь пойдёт о спектакле «Иван и Чёрт». Эта постановка интересна тем, что, по мнению литературных критиков, «Братья Карамазовы» — роман, в котором находит место всё пережитое самим Ф.М.Достоевским, где все размышления автора отражены довольно полно, а потому, и случайное, и индивидуальное, в спектакле вырастает во всечеловеческое.
«Если дьявола не существует,
а создал его человек,
то создал по своему образу и подобию»
Ф.Достоевский
Бывают же в жизни совпадения. Я ехала на спектакль «Иван и Чёрт», а по радио какая-то девушка, по голосу совсем юное создание, с пионерским задором говорила о том, что нам просто необходима революция, прямо сейчас, «пока не поздно».
«…Новые люди полагают разрушить всё и начать с антропофагии. По-моему, и разрушать ничего не надо, а надо всего только разрушить в человечестве идею о боге!…- прочтёт рассказчик, Андрей Дидик, цитату из статьи Ивана Карамазова «Геологический переворот», едва начнётся спектакль, — И наступит всё новое. Люди совокупятся, чтобы взять от жизни всё, что она может дать, но непременно для счастья и радости в одном только здешнем мире…».
Рассказчик, Андрей Дидик, играющий на контрабасе и оркестр из скрипки – Ульяна Лучкина, аккордеона – Евгений Сёмин, одно из главных действующих лиц спектакля. «Иван и чёрт», поставлен учеником Григория Козлова, Андреем Горбатым. Сам автор трактует жанр спектакля как «Представление режиссёра о нескольких главах «Братьев Карамазовых» господина Ф.М.Достоевского. С оркестром».
После цитаты из статьи Ивана Карамазова, которую тот написал еще в юности, рассказчик кратко, «чтобы не утомлять публику», поведает нам историю трёх братьев. Младший из них, Алёша, верил в Бога и любил людей, Дмитрий, старший – не задался, в Бога не верил, а про людей вообще не думал, средний – Иван – не дурак. Что Иван – мыслитель и может даже учёный, философ нам подскажет великое множество бумаг, правда находящихся в большом беспорядке, а попросту разбросанных по полу, что в отношении такого любителя порядка вещей, каким является Иван, говорит о нарушенной гармонии. Причин тому много, но самая насущная та, что не может найти он себе покоя после разговора с четвёртым, внебрачным сыном покойного Федора Карамазова, Смердяковым, который утверждает, что именно он, Иван подвигнул его убить их отца. Правда, в убийстве обвинили Дмитрия, ибо все улики были против него. И грозит брату Мите за отцеубийство, не много ни мало, двадцать лет каторги. И хотя не готов еще Иван отказаться от своей богоборческой идеи, но уже с ужасом понимает, что в такой мелкой душе, как душа его незаконнорожденного брата, его, Ивана, теория «все дозволено» превращается в замысел убийства с целью ограбления. И потому Иван принимает решение на завтрашнем заседании суда, где должна решиться участь Дмитрия, признаться во всём и взять вину на себя.
По дороге домой в разыгравшуюся непогоду, поднимает Иван (Дмитрий Житков) из сугроба пьяного, оборванного мужичка (Георгий Воронин). Отдает ему шубу, подзывает прохожего, его подменяет Андрей Дидик, и, дав тому денег, просит доставить бедолагу к доктору. «Это потому что Иван благородное решение принял, а не принял бы – лежать мужику в сугробе и замерзать!»- поясняет рассказчик. В этом эпизоде ключ к пониманию Ивана. Он не в Бога не верит, он не принимает мир, который Бог создал. Мир, в котором человек страдает. Но под живой жалостью к страданиям человеческим таится в душе Ивана дьявольская ненависть к человеку, уронившему «образ Божий».
Такой «раздрай», говоря современным языком, твориться в сознании героя. И в его положении не мудрено раздвоение, расщепление личности, которая и происходит далее в спектакле на наших глазах.
«Придя домой, Иван упорно приглядывался к какому-то предмету у противоположной стены на диване, – вновь вступает в разговор рассказчик под мелодичную, но с нотками смятения, игру скрипки. — Там вдруг оказался сидящим некто, бог знает как вошедший, потому что его еще не было в комнате, когда Иван Федорович, вернувшись от Смердякова, вступил в нее. Это был какой-то господин или, лучше сказать, известного сорта русский джентльмен…». Так появляется второй герой истории Черт (Антон Момот). Почему Иван так долго его высматривает, а увидев, хоть и гонит, но как-то не очень настойчиво?! Быть может, остаться одному, без этого словоохотливого собеседника ему в данный момент сложнее, благо сатана вовсе не страшен: не рогат, ни хвостат, а даже весьма симпатичен. В кремовых брючках, пиджаке слоновой кости (художник Е.Чернова), в соломенной шляпе, и копыта, если и есть, то припрятаны в аккуратные, в тон одежде, штиблеты. Он долго выжидает, чтобы Иван первым заговорил, и, наконец, напоминает, что к Смердякову Иван пошёл, чтобы « разузнать об Екатерине Ивановне, а про неё то и не спросил».
Иван сопротивляется. Прилагает усилия воли, чтобы избавиться от галлюцинации, прикладывает к голове мокрое полотенце, в надежде, что Чёрт «испарится», ругает его «приживальщиком», «лакеем» и «дураком» и грозится надавать ему «пинков». Это, с одной стороны удовлетворяет гостя, ведь этим Иван признает его материальность, ведь призрак пнуть нельзя, с другой стороны – обижается. В сердцах разделяет пространство надвое: раз — и круглый столик, стоящий в центре сцены, делится на два полукружья на ножках. Два — разъезжается в разные концы сцены, словно масло ножом, разрезанная пополам кровать.
Примерно в таком ритмико-интонационном ключе и идёт диалог между Иваном и Чёртом. Без купюр, строго по тексту Ф.М.Достоевского. Чёрту в тексте выделено много монологов, вероятно потому, что болезненное состояние Ивана Карамазова не очень располагает к дискуссии.
Чёрт жалуется Ивану на то, что он предмет различных домыслов и клеветы, а между тем, он любит людей, и не только привык к их обществу, но и перенял их болезни, например, страдает радикулитом. «Я сатана и ни что человеческое мне не чуждо!» — восклицает он. Он хвастается, что за тысячелетия познал природу человека. «Какая разница между демоном и человеком? Мефистофель у Гёте говорит: «Я часть той силы, что вечно хочет зла, но совершает благо». Увы! Человек мог бы сказать о себе совершенно обратное», — уверен он.
Ярко рассказывает он о своей мечте воплотиться в семипудовую купчиху и верить во всё, во что та верит, и ходить в церковь, ставить свечки. В этот момент он как то неожиданно появляется в зрительном зале и читает свой монолог, то сидя на перилах балкона, то просто ходя между рядами.
Его размышления о врачах, которые умеют ставить диагнозы, но не умеют лечить болезнь и рассказ о молодом докторе, который радостно заметил ему, что если он и умрёт, то будет знать от чего, звучало в его устах весьма современно и походило на номер юмориста.
Словом, Чёрт выплескивал на зрителей и Ивана поток эмоционально заряженного, иногда противоречивого, сознания. Затрагивает он и тему страдания, утверждая, что страдание и есть сама жизнь. И тему мук совести, которые теперь, по его словам, стало модно применять в аду вместо огня, подтверждая тем самым, что духовные терзания совестливого человека уравнены с муками физическим.
«Ты потому такой мстительный, — замечает Ивану Черт, — что ты завтра идёшь совершать подвиг добродетели, а в добродетель то ты не веришь!» Постепенно гость приводит Ивана к мысли, что человек по отношению к Богу ведет себя как та украинская девка. В старые времена, когда просватывали невесту, мать выкладывала из пояса круг посередь полу, а невеста становилась на лавку. Отец с матерью оглашали дочери жениха. Дочь должна была ответить: «Хоцу вскацу, хоцу не вскацу». Если она соглашалась с предложением, то становилась в круг. А если нет, начинала плакать.
Находкой режиссера можно назвать трио музыкантов, которое становится значимым звеном повествования, сближает его с музыкой. Единственно жаль, что к кульминационному моменту – стуку в окно и сообщению: «Смердяков повесился!» напряжение действия не нарастает и, едва пойдя вверх, температурная кривая медленно снижается. Поэтому и не прозвучал неким выстрелом финал, когда Иван Карамазов путано сознаётся в своем грехе, и уходит вслед за чёртом в шкаф, закрывая за собой дверь.
Фото Ольги Акимичевой, предоставлено театром имени Качалова
